Цветные бусы мечтаний - Страница 69

Кэтлин знала, что бабушка переживает, и не могла винить ее за это. Вернувшись домой, девушка четыре дня проплакала навзрыд. Доктора уверяли, что это нормальная реакция организма на тяжелую травму. Ведь Кэтлин почти сорок восемь часов провела между жизнью и смертью и имела право пролить одну-две слезинки по этому поводу.

Друзья с работы на все лады обсуждали новость о том, что Алекс по горло занят собственной защитой, поскольку ему предъявили обвинение в пособничестве убийцам. Декстер сказал, что Кэтлин нужно больше бывать на солнце, и пытался уговорить ее почаще выходить в садик, разбитый на крыше дома, откуда открывался великолепный вид на Сан-Франциско. Девушка и в самом деле частенько сиживала там вместе с необычно возбужденным Растом и любовалась панорамой города.

Но Кэтлин лучше всех знала, что может ей помочь.

Она гуляла, отдыхала, время от времени плакала и гоняла Декстера по музыкальным магазинам в поисках новых записей — от Генделя до группы «Куин». И, конечно, Джимми Дина. Она заставила бабушку взять ее с собой на кладбище, впервые за двадцать лет побывала на могиле человека, которому отказалась сказать последнее «прости», и попросила у него прощения.

А потом сидела с котом на коленях, думая о том, как одна неделя изменила всю ее жизнь, и безутешно плакала.

Все стало другим — от ежедневного восхода солнца до планов на будущее. Душераздирающе новым, словно ей снова исполнилось семь лет и не было того страшного утра, когда она очнулась совсем одна. Девушка знала, что мир остался тем же, что и был. Изменилась она сама. Оттого и все вокруг стало казаться новым, свежим, живым и неотразимым. Захватывающим дух.

Поэтому она и плакала.

Эм Джи был прав. Он научил ее видеть окружающую ее красоту, но не захотел любоваться ею вместе с Кэтлин.

А она не могла попросить его вернуться.

Не могла снова рисковать его жизнью. Это было видно по его поведению в тот жуткий день. Зловещая замедленность движений, рассеянность. Неведомое прежде чувство ответственности за чужую жизнь.

Она знала, что Эм Джи был в своем деле лучшим из лучших, что он выбрал эту профессию, потому что она позволяла ему ходить по краю головокружительной пропасти. Жить полной жизнью. Атаковать. Бросать вызов. Парить в таких высях, о существовании которых знали немногие.

Кэтлин чувствовала это. Увлекающийся, стремительный, заставивший ее мозг работать вдвое быстрее, насытивший окружающий мир красками, звуками, запахами… При одном воспоминании об этом ее пронзала острая боль.

Она убедилась в этом на собственном опыте, когда они с Эм Джи отбивали нападение. Опьяняющее, возбуждающее, радостное чувство.

Теперь она понимала, что испытывал отец на высоте в тридцать тысяч футов. Понимала, что ощущала мать, просто смотревшая в его небесно-голубые глаза. Понимала, что такое настоящая жизнь. Она бы тоже могла так жить. Если бы рядом был Эм Джи.

Но Эм Джи нужна была свобода. Он ни за что не согласился бы жить с женщиной, которая каждый день перед уходом твердила бы: «Будь осторожен». Настанет день, когда это выбило бы его из колеи. Должно быть, он в конце концов понял это, потому что не появлялся с тех пор, как на руках вынес Кэтлин из того ужасного дома — Кэтлин…

Девушка отвела взгляд от написанного маслом портрета матери, висевшего над камином, и обернулась. В дверях стояла бабушка. Еще одна «маленькая женщина» с пышными седыми волосами, одетая в безукоризненно сшитое платье. Глаза Юджинии Маргарет Лаундер подозрительно блестели. И хоть невозможно было представить себе эту чопорную леди теребящей нить жемчуга на шее или лацкан жакета от Энн Фишер, Кэтлин безошибочно чувствовала, что бабушка взволнована. Юджиния Маргарет стиснула руки. Почему-то девушке подумалось о том, каким точным был грим Эм Джи. Руки пожилой леди были усеяны такой же «стариковской гречкой», как и руки Пола Тэрстона.

— Что, бабушка? — она улыбнулась, хотя Юджиния Маргарет прекрасно видела ее припухшие глаза.

— Дорогая, к тебе пришел гость. Ты примешь его?

От внезапно вспыхнувшей надежды дрогнуло сердце. Она тоже сжала руки, пытаясь успокоиться.

— Да, конечно.

Выражение лица бабушки слегка смягчилось. Она коротко кивнула.

— Это Том Брайан, — уронила Юджиния Маргарет, усаживаясь на диван в глубине гостиной.

Девушка застыла на месте. Глупое, напрасное ожидание. Естественно, это не мог быть Эм Джи. А если бы это и был он, ей пришлось бы выпроводить его и предоставить возможность жить собственной жизнью.

Если бы это был он…

Том Брайан — славный малый. Высокий, лысоватый, с глубоко посаженными карими глазами и длинными пальцами. Они познакомились на одном из вечеров, который устраивала бабушка. Он понравился Кэтлин с первого взгляда. Брайан посылал в больницу цветы и уверял Юджинию Маргарет, что девушка может отдыхать столько, сколько захочет: торопить с возвращением на службу ее не будут. Он ни словом не обмолвился об Эм Джи, хотя Кэтлин знала, что Брайан был одним из тех, кто помогал ему пробираться через минное поле, ожидавшее его по возвращении из «подполья».

Кэтлин предполагала, что Том явился с простым визитом вежливости, учитывая влияние, которым все еще пользовалась бабушка в их кругах. Но она ошиблась.

В глазах Тома Брайана читались замешательство и некоторая растерянность.

— Хвала небесам, — промолвил он. — Я с трудом узнал тебя!

Кэтлин привыкла к этим словам. Их говорил каждый, кто навещал ее.

— За это время немудрено измениться, — ответила она, борясь с желанием заколоть в привычный пучок распущенные по спине волосы.