Цветные бусы мечтаний - Страница 68

— Кэтлин, — окликнул он, замедляя шаг. Девушка все еще сжимала рукоятку пустого пистолета, но ее опущенная рука плетью висела вдоль туловища. Из-под сползшего на сторону дурацкого черного парика выбивались светлые волосы. Эм Джи подошел ближе, но она даже не шелохнулась.

— Кэтлин…

И тут он увидел пятно. Темное пятно на ярко-голубом лифе. Смерть собрала в этом проклятом доме обильную жатву.

На секунду Тобину почудилось, что он видит кошмарный сон. Ноги не держали его… Сердце замерло. В беззвучной муке открылся рот.

— О Боже… — прошептал он, бросая пистолеты на пол и опускаясь на колени. — О нет, пожалуйста…

Она приподняла веки, словно не понимая, что случилось с ее телом, и задумчиво спросила:

— Такое чувство, словно ты украл машину, правда?

Может быть, он ошибся? Может, на ней его кровь? Раненые так не выглядят. В сердце Эм Джи мгновенно вспыхнула надежда, и он забыл обо всем на свете.

Дрожащими пальцами Тобин приподнял лиф. Вот оно, маленькое отверстие под диафрагмой. Смертельная рана.

— Что я наделал? — воскликнул он, пораженный ужасом.

На него нахлынул поток страшных воспоминаний. Дикое бешенство и бессилие. Вина. Он не имел права испытывать другие чувства. Он — мертвец, обрекающий на гибель всех, кого полюбит. Черное, бездонное отчаяние охватило его. Казалось, стоит еще чуть-чуть потерпеть, и все изменится. Он готов был стать другим человеком. Но это была ошибка. И расплатилась за нее Кэтлин.

— Это не ты… Ты стрелял в них, — постаралась успокоить его Кэтлин, не трогаясь с места. Глаза ее тускнели, дыхание прерывалось. — Ох, Эм Джи… не нравится мне это…

Послышались тяжелые торопливые шаги. Беглая стрельба снаружи. Ему было все равно. Он сорвал с себя рубашку, обнял девушку, осторожно положил к себе на колени и снял парик. Наружу хлынули золотые локоны. Кэтлин не сводила с него глаз, из которых медленно исчезала жизнь.

— ФБР, отдел по борьбе с дезертирами! — раздалось у входной двери. — Открывайте.

Эм Джи не ответил. Он и не должен был этого делать.

— Вот и все, — шепнул он Кэтлин, прижимая рубашку к ране, из которой ключом била кровь. — Сейчас зажмем. Потерпи немного. Это прилетел Джин. Сейчас мы отвезем тебя в травматологический центр, а там тебя быстро заштопают. Только не истеки кровью.

Она слабо улыбнулась.

— Кочерга не понадобится?

— Нет, девочка. Для тебя найдется что-нибудь получше.

Дверь у него за спиной с треском распахнулась, и в комнату ввалилось полдюжины мужчин. Во главе с Джином Гаретом. Он склонился над Эм Джи, держащим в объятиях Кэтлин.

— Нужно немедленно увезти ее отсюда, — вместо приветствия сказал Тобин. — Радируй в травматологический центр, что потребуется реанимация.

— Может, вызвать «скорую»? — предложил Гарет.

— Нет времени. У нее давление не больше восьмидесяти.

— А как с уликой?

— Плевать на улику, Джин. Помоги мне только увезти ее отсюда.

— Эм Джи… — прошептала девушка, когда он попытался встать, не выпуская ее из рук. — Я очень люблю тебя.

— И я тоже, милая.

— Дай ее мне, — вмешался Джин. — Тебе тяжело.

Но Эм Джи не удостоил его ответом. Он вышел из дома, держа Кэтлин в объятиях.

— Эм Джи…

Он с трудом слышал ее голос из-за воя приближающихся сирен, свиста вертолетного винта и криков собравшихся на лужайке людей.

— Что, Кэтлин?

Девушка устремила на него широко открытые, печальные глаза. Ее лицо совсем побелело.

— Мне жаль, что у тебя так вышло с Марией…

Эм Джи показалось, что он не переживет этого. Что-то дрогнуло внутри. То, чему не следовало давать воли.

— Спасибо, радость моя. А теперь помолчи. Сейчас нас немного потрясет.

Она умолкла. Эм Джи так и не выпустил ее из рук, пока вертолет не опустился на крышу травмцентра.

7

Кэтлин не знала, что и думать. Прошло две недели с тех пор, как она очнулась в палате интенсивной терапии Западного медицинского центра. И примерно три недели с того дня, как ее ранили. Точнее она сказать не могла. Как и не могла вспомнить события тех страшных дней. В памяти остались смутные обрывки видений и снов. Голоса и движения. Люди, которым нечего было делать в палате интенсивной терапии, входили и выходили оттуда так же, как врачи и медсестры.

Остальное время было заполнено медленным отступлением боли, постепенным возвращением сил, слишком ярким светом ламп и неукоснительно соблюдавшимися процедурами. И визитами полиции. Ее официально представили Джину Гарету, а затем начались вопросы. Прокурор штата, федеральный прокурор, местные детективы Сан-Луис-Обиспо… Ее охраняли, подбадривали и поздравляли. А она все это время искала знакомое лицо и не находила его.

И вот настал момент, когда Кэтлин Эрроу переступила порог огромного зала с высоким потолком, где она в восемь лет начинала учиться игре на фортепьяно и где наряженная в кринолин, чинно скрестив лодыжки, присутствовала на приемах, которые устраивала ее бабушка. Звук ее шагов гулко раздавался в тишине пустого дома, которую теперь время от времени нарушал звон и грохот электрических гитар.

Бабушка не протестовала против ее нового увлечения. Сказать по правде, она вообще ничего не говорила, если не считать случая с фотографией в газете, поместившей рассказ о приключениях ее внучки. Старушке сильно Полегчало, когда она увидела, что «смешная штуковина», которая была нарисована на груди Кэтлин, не попала в кадр. Однако она не отходила от нее ни на шаг ни в больнице, ни после возвращения домой. Безмолвно появлялась в дверях, стояла на страже, когда у девушки брали интервью газетчики или донимали расспросами полицейские. А поздно ночью, надеясь, что внучка не услышит скрипа половиц, кралась к дверям ее спальни, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке. Вспыхивала, как маков цвет, когда Кэтлин обнимала ее за шею и умоляла простить за то, что не могла позвонить раньше.