Цветные бусы мечтаний - Страница 49

Разумная Кэтлин Эрроу, исключившая всякие неожиданности из своей жизни с тех пор, как осталась одна. Рассудительная Кэтлин Эрроу, любящая комфорт и стабильность, и поэтому избравшая себе соответствующие карьеру и окружение. Кэтлин Эрроу, которая не t стала бы слишком противиться, если бы Алекс вдруг сделал ей предложение, потому что это был бы очень удобный и вполне подходящий брак.

Кэтлин Эрроу, привыкшая контролировать каждый свой шаг, не позволяющая никому и ничему разрушить ее планы, ее будущее, ее тщательно построенную спокойную жизнь.

И вот эта жизнь готова была рухнуть. И, кажется, Кэтлин не в силах помешать этому.

Похоже, хотя бы некоторое время они могли чувствовать себя в безопасности. Огромный мир за стенами дома существовал только в телевизионных новостях, и все приключившееся с ней и Эм Джи могло присниться лишь в кошмарном сне.

На следующий день спустился туман, скрывший и солнце, и океан, над которым нависала большая двухступенчатая терраса. Реальность перестала существовать. Если бы Кэтлин умела фантазировать, то могла бы представить себе, что этот чудесный дом принадлежит им и что снаружи нет ничего, кроме дикого пейзажа, океана и морских котиков, громко трубящих на скалах. Что они с Эм Джи знают друг друга уже целую вечность, что они коллеги, спорящие о последних законопроектах и обсуждающие прецеденты. Поздние обеды, пробежки в парке Золотых Ворот ранним утром и редкие поездки вдвоем на побережье…

Но с тех пор как Кэтлин стала жить с бабушкой, она не играла в куклы. У нее не было на них времени, поэтому она и не научилась уходить в мир мечты, где все было именно так, как ей бы хотелось. Глядя в широкие, светлые окна, она твердо знала, что даже у океана есть предел, что свободная стихия не безбрежна. И что Эм Джи изо всех сил пытается избежать неизбежного.

Весь следующий день она вела себя как ни в чем не бывало. Они вместе ели, болтали, поддразнивали друг друга, и она не лезла к нему в душу. Оба старались не повторить вчерашней ошибки. Эм Джи — потому что больше не хотел терять сознание, а Кэтлин — потому что не могла позволить себе даже вспомнить о том упоительном поцелуе.

Они разговаривали, читали, просто сидели молча или делали один-два круга по гостиной, чтобы Тобин мог размять ноги. А сразу после захода солнца легли спать и провели ночь, глядя в потолок и напряженно вслушиваясь в тишину.

— Так вот каково здесь, на воле…

Кэтлин, пристроившаяся на краю террасы, как морская птица перед дальним перелетом, быстро обернулась. И Эм Джи, прекрасно понимая, чем ему это грозит, все-таки не мог отвести от нее глаз.

Два дня он боролся с собой и соблюдал дистанцию. Ради спокойствия, легкости и непринужденности. Силы начали возвращаться к нему. Сначала очень медленно, потом все быстрее и быстрее, и наконец сегодня это стало видно невооруженным глазом. Постепенно оживали руки, ноги, и душа, и ум. Теперь его не пронзала боль при каждом неосторожном движении, а аппетит вырос так, что ради спокойствия Кэтлин уже не приходилось притворяться, будто он обожает бифштексы.

Вплоть до этого мгновения Эм Джи пытался побороть влечение. Он безжалостно подавлял малейшие признаки возбуждения при виде девушки, проходящей мимо в огромных не по росту джинсах, при прикосновении ее рук, меняющих бинты. Однажды он проснулся и увидел ее спящей. Кэтлин свернулась калачиком в большом кресле с высокой спинкой, поджав под себя ноги. Ее пучок готов был вот-вот развалиться.

Оставалось вытащить одну-две шпильки…

Он и не мечтал о том, чтобы распустить ее волосы, почувствовать в руках их мягкую тяжесть, пропустить сквозь пальцы, как золото, зарыться в них лицом.

А сейчас не надо было и мечтать. Вот они перед ним — освобожденные, струящиеся по спине. Слепящие, как солнце в полдень, развевающиеся на ветру, словно стремящиеся улететь. Притягивающие. Искушающие. Эм Джи справился с головокружением и медленно пересек террасу.

— Вы же без рубашки, — мягко заметила Кэтлин.

Она спрятала руки в карманы пушистого купального халата, позаимствованного у хозяев. Полчаса назад Эм Джи прислушивался к звуку льющейся воды, как голодный прислушивается к шипению и шкворчанию жарящегося на вертеле мяса. И старался не думать о девушке, стоящей под душем, о том, как вода стекает с ее тела медленными чувственными струями. Голова закинута, шея и грудь покрыты жемчужными каплями… Он очень старался.

— А вы без обуви, — парировал Тобин, стараясь сохранить спокойствие, и встал рядом.

Уже давно Эм Джи ни к кому не прикасался. Да ему и не хотелось. Он забыл, как это больно. Ему казалось, что он отбивает чечетку на раскаленных углях и не знает, как остановиться.

— Здесь тепло. И я решила немного походить босиком.

— Почему вы выключили моего Джимми? — спросил он, чувствуя, что ему не хватает мужества взглянуть ей в глаза и увидеть в них отчуждение.

— Вы же спали. Я подумала, что из-за этого шума вам могут присниться кошмары.

У Эм Джи от возмущения глаза полезли на лоб.

— Это совсем не шум! Джимми Дин — классик.

Кэтлин рассмеялась и слегка расслабилась.

— Когда он поет, кажется, что у него в носу застряла воздушная кукуруза и он хочет высморкаться. И играет он вовсе не на гитаре, а на живом коте. Не понимаю, как вы можете это слушать.

— К сожалению, я редко могу позволить себе такую роскошь. А какую музыку любите вы?

— Музыку? — переспросила удивленная Кэтлин. — Не знаю. Никогда над этим не задумывалась.

На сей раз Эм Джи поразился совершенно искренне.