Цветные бусы мечтаний - Страница 52

Кэтлин открыла рот, готовясь возразить… Согласиться… Сделать выговор… Он следил за тем, как эти намерения поочередно сменяли друг друга. Видел он и прядь волос, щекочущих ее шею, которую так хотелось накрутить на палец.

— Нет, — наконец призналась она. Плечи ее слегка опустились, глаза расширились, словно она сама себе удивлялась. — Не умираю.

Он вдруг понял, что стоит совсем рядом. Как это произошло? Эм Джи смотрел на девушку сверху вниз, и его пальцы сводило судорогой от неимоверных усилий, которыми он заставлял их оставаться на месте.

— Так в чем же дело? — все еще улыбаясь, проникновенно спросил он.

Казалось, она вот-вот заплачет. Девушка глубоко вздохнула и напряглась всем телом.

— Ничего не выйдет, — сказала она, глядя на закат.

— Что? — тихо переспросил Эм Джи. — Что не выйдет?

Кэтлин повернулась к нему. Солнце расстелило на поверхности океана блестящее, переливающееся покрывало и вызолотило ее волосы, что заставило Эм Джи испытать боль — почти такую же сильную, как боль от наполнявшего ее глаза страдания.

— Именно это погубило мою мать. Она верила отцу, когда тот говорил ей, что можно жить одним днем. Что жизнь — это приключение, которым надо насладиться до конца. Умирая в тридцать лет, она поняла, что отец был не прав. Такая жизнь убила ее. Когда отец погиб, то взял с собой и ее. Она продержалась лишь два месяца, угасая с каждым днем, смотря в стену и плача, плача, плача… Ожидая, когда же наконец она снова окажется с ним.

— И оставит вас.

— Да! — Слезы сделали ее глаза невыносимо голубыми. У Тобина упало сердце.

— Черт побери, ваш отец был законченным эгоистом! Он жил только для того, чтобы летать, а на все остальное плевал. Он не имел ничего против смерти под обломками горящего самолета и знать не хотел, что кого-то это может не устраивать.

Эм Джи больше не мог этого вынести. Он осторожно положил руку на плечо девушки, наклонился к ней, предлагая остатки нежности, которая сохранилась в нем вопреки всей его несладкой жизни. Он был готов на все, лишь бы утешить ее.

— А может быть, он хотел только одного: чтобы ваша мать любила жизнь так же, как он…

Ослепшая от слез Кэтлин помотала головой.

— У нее не было на это сил. Она не была создана для такой жизни. И он должен был это понимать.

— А вы, Кэтлин? — не удержался он, пытаясь заставить ее поднять небесно-голубые глаза и не дать ей отвести их в сторону. — Разве вы не достаточно сильная?

Она не отвела взгляда, но и не сдалась, продолжая защищать крепость, возведенную много лет назад. Не видя и не слыша то, что могло нарушить созданный ее мир. Эм Джи сомневался, что это поможет. Ее глаза все еще были полны горя, страха, неуверенности. Она переводила взгляд с его лица на мерно вздымающиеся волны океана и обратно. Прямо под террасой пеликаны ныряли за мелкой рыбешкой. Вздыхали сосны, а где-то на горизонте неслась по волнам скорлупка надутого ветром паруса. Эм Джи ждал.

— Не знаю, — наконец произнесла она. Голова ее снова опустилась, плечи поникли. — Еще не знаю.

Он взял ее за подбородок, заставив поднять голову, и вытер слезы с ее щек.

— Советник, признаете ли вы меня опытным экспертом и свидетелем, заслуживающим доверия? — спросил он.

Кэтлин была готова улыбнуться.

— Экспертом по другому образу жизни? Подозреваю, что я еще никогда не встречала человека, чья жизнь так бы отличалась от моей, как ваша.

Он не позволил ей ускользнуть, взглядом приковав к себе.

— А я никогда не встречал человека более сильного.

Из ее глаз продолжали струиться слезы, говорившие об отчаянной борьбе, которую Кэтлин вела в одиночку. Эм Джи тщательно вытирал каждую из них, словно совершая ритуал и мечтая, чтобы эти слезы принадлежали ему. Слишком знакомо было Тобину это зрелище, чтобы относиться к нему спокойно.

— Но ведь это очень опасно, — прерывисто прошептала Кэтлин.

Эм Джи улыбнулся. Ослепительно, широко, чарующе, как мог только он.

— А если бы ваш отец торговал обувью и погиб под колесами троллейбуса, пережила бы это ваша мать?

Лицо девушки исказила гримаса отчаяния, давняя боль смешалась с новой, только что пришедшей.

— Тогда бы она любила его меньше…

И тут Эм Джи, у которого уже давно выработался иммунитет к боли, трагедиям и катастрофам, который не мог припомнить, когда в последний раз его посещала надежда, почувствовал себя так, словно его ударили под дых. У него подогнулись колени и потемнело в глазах, но это не имело никакого отношения к его ранам. Во всяком случае, к физическим.

Она не просто так рассказывала ему о матери. Старая история, старая горечь. Она говорила о том, чего боялась сама. Не о том, что она ощутила вкус свободы и приключений. Не о том, что потерпела крах ее налаженная, скучная жизнь. Не о неуверенности в будущем.

Она говорила о нем. О нем самом.

Это читалось в ее глазах, в глубине которых светилось былое страдание и потрясение от новых открытий. Не только страх, но и что-то невыразимо нежное. Настолько робкое и хрупкое, что Эм Джи хотелось спрятать это в ладонях и защитить от гибели. Прижать к себе и укрыть от всего мира.

Надежда. Эм Джи не думал, что после того дня в Техасе она когда-нибудь вернется к нему.

Зависимость. Жертвенность. Любовь.

О Боже, как это могло случиться? Разве можно было после стольких лет рассчитывать на такой подарок? Разве он заслужил, чтобы из-за него плакала прекрасная, сильная женщина? И разве он выживет, если это только что родившееся чувство умрет прежде, чем они успеют дать ему окрепнуть?